Представитель внепарламентской партии "Эстония 200" (Eesti 200) Светлана Скребнева в беседе с Baltnews рассказала о школах нового поколения с несколькими языками обучения, борьбе с консервативно настроенными родителями и важности того, чтобы язык был инструментом, а не предметом распрей.
О школах нового типа
– Г-жа Скребнева, ваша партия занимается идеей создания школ нового поколения. Что это значит?
– Мы занимаемся созданием школ нового поколения, в которых дети могут учиться на разных языках. Это и русские дети, и иноязычные, и эстонские. Например, в разных областях Эстонии проживают разные детки, в том числе эстонцы, которые говорят на языке сету. То есть у них есть свой очень серьезный диалект. Это, возможно, украинские дети, которые сегодня приезжают в нашу страну вместе с родителями. Это английские дети, дети айтишников, немецкие – какие угодно.
Так вот, наша идея состоит в том, чтобы разноязычные дети занимались в единой школе. В школе под одной крышей, в одном здании.
Так русские дети изначально начинают учиться на русском, эстонские на эстонском, английские на английском и так далее, осваивая другие языке на обычном предмете иностранного языка, затем начинают какие-то предметы проходить совместно или на неродном для себя языке. Например, на трудах дети вполне могут заниматься у англоязычной учительницы. Так, модное сейчас валяние шапок или варежек вполне все дети могут проходить на русском языке, а вышивку, вязание – на эстонском.
– В чем вы видите преимущества таких школ?
– Во-первых, дети обучаются общению между собой, что прежде всего снимает вопрос в дальнейшей необходимости какой-то специальной интеграции, то есть она происходит сама собой.
Во-вторых, вместе с неродным языком они получают определенный культурный посыл от тех преподавателей, которые будут преподавать какие-то вещи, изначально вышедшие из их стран. Более того, перед детьми снимается барьер обучения на другом языке.
Начиная с первого класса, дети могут спокойно изучать на иностранных языках такие предметы, как труды, физкультура, музыка и, может быть, еще какие-то простые предметы.
Я лично абсолютный сторонник того, что географию в старших классах надо преподавать на английском языке. Очень смешная история, когда русскоязычные или эстоноязычные люди попадают в Европу и не знают, как читать названия городов.
Точно так же, когда эстонцы попадают в России они видят по-другому: что это за город Псков, если они привыкли учить на эстонском Pihkva. Совершенно нормальный процесс, когда некоторые уроки географии могли бы быть даны на разных языках, но особенно те предметы, которые не являются для большинства профилирующими.
Но даже если мы говорим и о профилирующих предметах, сохранение образования до конца гимназического цикла, например, на русском языке по математике не дает детям возможности качественно учиться этим предметам в университетах Эстонии. Потому что в тот момент, когда им нужно получать науку высшего уровня, они учат терминологию.
Собственно, это уже видно в гимназических классах, когда дети, приходя в 10-й класс и начиная проходить серьезные вещи типа интегралов, не знают по-эстонски плюс, минус, разделить, сумма и так далее.
О сложностях создания многоязычных школ
– Что самое сложное в реализации этой идеи?
– Самое сложное в этой истории – это работа завучей. Именно им предстоит составить расписание таким образом, чтобы дети могли попасть на математику на разных языках. Например, идет урок на русском языке, но, кто хочет, идет и на урок эстонской математики. Те, кто дальше хотят учиться на эстонском.
Почему важно оставить, например, русский язык? Потому что человек понимает на родном языке намного лучше любые вещи, которые формируют его менталитет, или вещи, сложные для понимания. Вспомните, например, философию, которую мы все изучали в университетах.
На родном языке голову сломаешь, а тут тебя вдруг бросают в англоязычную среду, в русскоязычную среду, в эстоноязычную среду. При нынешнем уровне образования, информированности, IT-технологиях и всех этих возможностях, которые дает нам XXI век, разве не полезнее дать детям возможность общаться на этих языках легко?
Собственно, наша идея состоит в том, чтобы дать детям изначально возможность изучать другие иностранные эти языки в более благоприятной и позитивной среде и с гораздо большим эффектом.
Конечно, также очень остро встает вопрос подбора персонала. В школах такого типа будет очень сложно работать тем, кто является противником интеграции, кто держится за какие-то правила. То есть те, кто думает так: "Я знаю то, что я знаю, и не хочу дальше развиваться сам и детям большего не дам". Но Эстония – прогрессивная страна, и мы все-таки к этому придем.
– Как вы считаете, кто из других партий смог бы поддержать эту инициативу, а кто нет?
– Об этом нужно спрашивать другие партии.
– Вы же обсуждаете этот вопрос с другими людьми?
– Да, мы обсуждаем с разными людьми, но пока мы не в парламенте, и никто не инициировал подобного закона, очень сложно отвечать за других. Это, на мой взгляд, будет очень неаргументированно. Но в личных разговорах очень многие поддерживают эту идею. Она сможет реализоваться, когда партия "Эстония 200" окажется в коалиции государственной власти.
– Ваша партия предавала этой идее широкую огласку?
– Сама идея создания партии "Эстония 200" включала этот пункт в себя тоже. Один из наших постулатов – это то, что мы должны дать детям намного больше, чем даем сегодня. В том числе и языки, в том числе и вот эта добрая интеграция. Конечно, все, кто интересуется этими вещами, это знает.
Мы встречались со многими школьными руководителями, учителями, а главное – детьми и родителями. И все только "за", потому что никто не хочет оставлять своих детей без будущего. По крайней мере, абсолютное большинство желает дать своим детям лучшее будущее.
О важности знания нескольких языков
– А не приведут ли многоязычные школы к тому, что русскоязычное население окажется в меньшинстве?
– Русские дети, если захотят, будут учиться на русском языке. Знаете ли вы, что сегодня больше половины русских детей идут в эстонские школы, чтобы свободно владеть языком? И это лишает их возможности обучаться на родном языке.
Поэтому, создавая общие школы, мы как раз даем им эту возможность. А на сегодняшний день в Эстонии существует такая ситуация, что ты либо говоришь и пишешь хорошо на эстонском языке, либо на русском. И да, сегодня есть примеры, когда сильные русские школы выпускают детей, которые вынуждены уехать из этой страны. Кто-то уезжает в Россию, кто-то – за границу, потому что они очень хорошо знают русский и английский языки, но очень плохо эстонский.
– Просто потому что они не могут интегрироваться в эстоноязычную среду?
– Абсолютно.
Сейчас дети заканчивают школы в 19 лет. Когда им интегрироваться? Им нужно срочно учиться в университетах, а у них "любовно-морковный период", и у них нет никаких связей для того, чтобы делать карьеру.
Они приходят туда, где все владеют эстонским языком. Это же Эстония, а эстонский – это ее государственный язык. Мы же не говорим о монгольском языке. Мы говорим о том языке, на котором говорят в стране, в которой они живут.
Многие те, кто "ратуют" за сохранение русских школ, просто лишают детей будущего, потому что в этих школах недостаточное обучение эстонскому языку. И если они учат их грамматике, каким-то разговорам на эстонском языке, ребенок все равно не сможет учиться на айтишника или на врача, потому что у него нет свободного владения эстонским языком.
– Получается, у ребенка будет выбор, на каком языке определенный предмет ему проходить?
– Точно. И вы как мама можете прийти и посоветоваться: "Вот мы еще боимся, но, может быть, мы попробуем географию? А насчет ботаники мы пока переживаем, поэтому, может, ребенок походит на нее и на русском языке, и на эстонском".
– А если в какой-то момент ребенок поймет, что для поступления в эстонский вуз ему нужен еще один предмет, а он его проходил лишь на родном языке?
– Самая большая проблема, если можно назвать это проблемой в век IT-технологий, – это будет работа завучей. Да, конечно, можно пройти еще раз эту ботанику в двенадцатом классе, посещая уроки пятого класса, то есть завуч может выстроить расписание таким образом, чтобы ученик смог попасть и туда, и сюда.
Но я думаю, что к двенадцатому классу этот ребенок будет так хорошо владетель эстонским и английским языками, что он просто сядет и сам прочитает этот учебник, а также сходит на пару консультаций к преподавателю.
О родителях
– Вы говорите о положительных сторонах школ нового типа. А какие есть минусы у этой идеи?
– Самый главный минус – это консерватизм в головах людей и страх. К сожалению, русскоязычные родители, а я сама такая, очень боятся того, чего не знают, поэтому и не хотят. Некоторые думают, что это эксперимент на их детях, а некоторые – что это может перегрузить их детей. Но люди просто недостаточно знакомы с этой системой и консервативны.
Им кажется, что если они прожили свою жизнь таким образом, то их дети проживут ее так же – это норма. Но за последние двадцать лет мир изменился больше, чем за предыдущие две тысячи. Мы это понимаем все. Сегодня год за сто лет. Мир меняется так быстро, и нельзя просто сидеть и продолжать бояться.
Да, нашему поколению, тем, кому за сорок, трудно: мы, как будто бы одной ногой в Советском Союзе, а другой ногой почти в Европе. И непонятно, куда бежать. У нас пока не сформирована серьезная базовая демократия или серьезная система обучения.
Например, как выстроено в Англии – все настолько четко и быстро, понятно кому, куда идти, какие есть возможности и варианты.
Сегодня этого нет нигде на постсоветском пространстве. И у нас в Эстонии, и в России решаются вопросы: будут госэкзамены или не будут, что правильно, а что неправильно и так далее. Вся система образования меняется, и это нормально. Конечно, многие родители просто не успевают понять, что там происходит, поэтому и боятся этих изменений.
– Вы общаетесь с такими родителями?
– Да. Главное, чем нужно будет заниматься, – это коммуникацией. Это объяснять, как это будет построено, и так далее. Сегодня в Эстонии существует прекрасная программа, которая называется Noored Kooli ("Молодежь в школу"), когда молодых специалистов, которые получили образование, в течение двух лет обучают методикам преподавания, и затем они приходят в школы. Они молодые, продвинутые, интересные, не закомплексованные и ведут уроки так, что дети мечтают у них учиться.
Когда я вам рассказываю о многоязычных школах – это не фантазийные вещи. В Эстонии уже есть несколько прекрасных примеров таких школ, где учатся дети, говорящие на разных языках, и которые там становятся многоязычными.
– Это какие школы?
– Например, школа Avatud Kool в Таллине. Я вам скажу больше, множество министров и членов правительства, в том числе и русскоязычные, и те, кто кричат о сохранении русских школ, ведут своих детей туда. Потому что сегодня не нужен один или другой язык, сегодня нужно много языков.
И язык сегодня – это не цель. Это инструмент, благодаря которому молодежь будет дальше развиваться, работать и достигать успеха. И вот этот инструмент нужно дать детям в руки с малых лет. А не считать, что, когда понадобится, тогда и выучу. Нет, тогда не выучу. Когда понадобится, поздно будет – собеседование уже завтра.
– А были случаи, когда консервативно настроенные родители после общения с вами поменяли свое мнение о школах нового типа?
– Конечно. Сколько угодно. Буквально после одного разговора. На самом деле мои собственные дети – это пример. У меня трое детей. Это обычные дети, которые учились и в эстонских, и в русских, и английских школах. Только тогда им приходилось учиться два-три года там. Они прекрасно сохранили свой русский язык, свободно говорят и на эстонском, и на английском.
Но я совершенно четко вижу недостатки того, когда они попадали в чужую среду. Да, они были маленькие, им было легче, но в этот момент они не сохраняли свой русский язык. Этим приходилось заниматься мне лично и нанимать репетиторов для того, чтобы у них был грамотный русский язык и для того, чтобы они знали, сколько сказок у Пушкина.
Поэтому я могу использовать свой опыт как пример. Я считаю, что есть смысл учить русский язык, русскую литературу, русское искусство на русском языке. А такие предметы, как философия, психология, то есть там, где какие-то вещи нужно четко понять и продумать, и какие-то сложные моменты в геометрии, математике, физике – их надо уметь слышать и на эстонском, и на английском языках. Потому что сегодня слишком открытый мир, и те, кто хотят получить какие-то специальности, которых нет в Эстонии, едут за границу.
– Значит у такого ребенка будет больше возможностей?
– Конечно. У меня есть подруга, у которой дочь была довольно болезненной. Когда наши старшие дети пошли в первый раз в школу, она продолжала ее отправлять на все курсы: и эстонского языка, и английского, и в музыкальную школу. И вот я тогда, как та самая консервативная мать, ее спросила: "Ты не боишься ее так перегружать?" Она ответила: "Знаешь у меня ребенок не факт, что будет отличником, не факт, что поступит в университет. Но даже если она просто пойдет в воспитательницы или в нянечки – она будет трехъязычной нянечкой, будет зарабатывать в три раза больше, чем обычная".
Сегодня даже продавцу в магазине нужен русский, эстонский и английский языки как минимум. Хорошо бы еще финский знать. Вопрос только в том, чтобы сделать язык инструментом, а не предметом распрей. В этом, собственно, и состоит основная идея. Я уже не говорю о том, что интеграция происходит в тот момент, когда мы понимаем то, о чем говорят другие люди.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен