На волне конфронтации с Западом руководство России заявило, что планирует отказаться от Болонской системы образования. В Совете Федерации 6 июня с участием профильных ведомств планируют обсудить данный вопрос.
Это решение – в случае его принятия – отразится как на внутренних реформах в стране, так и на внешних связях российских высших образовательных учреждений с иностранными партнерами в Европе и на Востоке.
В России и Еврозоне Болонский процесс часто сопровождали споры и критика. С одной стороны, присоединение к этой системе послужило импульсом к модернизации, были открыты новые возможности академической мобильности, также был упрощен доступ к европейским грантам. С другой, идея единого европейского образовательного пространства для всех стран региона оказалась довольно труднореализуемой: гармонизация систем высшего образования за много лет так и не была осуществлена в полной мере.
Как грядущие изменения в сфере российского образования повлияют на сотрудничество в международной образовательной среде, в интервью Baltnews рассказал профессор кафедры теории и методики преподавания искусств и гуманитарных наук СПбГУ, доктор исторических наук Александр Кубышкин.
– Александр Иванович, зачем Россия изначально присоединилась именно к Болонской системе? Были ли альтернативы развития?
– Стоит начать с того, что Россия присоединилась к Болонской системе еще в 2003 году, потому что была принципиально другая политическая, социальная и геополитическая обстановка. Россия себя числила членом большой глобальной семьи – европейской цивилизации и культуры.
Болонская система в основе своей доктрины положила интернационализацию связей в высшем образовании, и поэтому Россия, считая себя равноправным членом этого процесса, решила преодолеть недостатки, как ей казалось, советской системы высшего образования и вывести страну в более широкое поле образовательной деятельности.
Другими словами, выйти на международный рынок услуг образования. Тогда отношения между Россией и Западом были достаточно прагматичными и доверительными.
Я напомню, что в основе доктрины Болонского процесса лежит еще и массовизация высшего образования, предоставление определенного вида услуг, коммерциализация. Все это связано с процессами глобализации, которые затронули и область образования. Поэтому, на мой взгляд, вхождение России в Болонскую систему выглядело вполне естественным и закономерным при тех условиях.
Проблем особых не было до 2019 года. На протяжении 16 лет система с трудом приживалась в России, но работала. Лишь в 2019 году началась полемика по поводу ее содержания в связи с определенными политическими событиями, а также в связи с тем, что многое за это время изменилось и в самой системе образования РФ.
Болонская система возникла как альтернатива американской системе. Последняя показала высокий уровень конкурентоспособности именно в 1970, 1980 и особенно в 1990-е годы прошлого столетия. Она серьезно изменила структуру высшего образования по всему миру, прежде всего в Китае и других азиатских странах. Многие европейские университеты – например, немецкие – учившие по классическим стандартам, тоже стали переходить на двухуровневое образование, перенимать американские рецепты.
Это, безусловно, вызвало беспокойство в ЕС и европейском сообществе. Им надо было противопоставить конкурентоспособный товар. Вот таким образом была введена Болонская система в 1999 году. Россия, в свою очередь, на волне европейских тенденций и настроений примкнула именно к ней.
– Почему система за столько лет в России не прижилась? Или же отказываются от нее по внешним политическим причинам?
– Политический фактор, несомненно, присутствует, потому что идет отторжение западных ценностей на официальном уровне. Министр иностранных РФ дел Сергей Лавров говорил о том, что Запад объявил тотальную войну русскому миру. Нашей стороне приходится это учитывать.
Однако, если отбросить в сторону политику и перейти к прагматическому вопросу, Россия страдает одной существенной чертой – ни одна реформа в сфере образования у нас не доведена до конца. Я почти полстолетия работаю в университетах и пережил пять образовательных реформ. У нас принято считать, что люди разбираются в трех вещах: в футболе, политике и образовании. И каждый стремится внести свою лепту в обсуждение этих тем.
Понятно, что образование – это очень важная сфера, она должна контролироваться обществом. Но когда в дело вступают люди, руководствующиеся конъюнктурными соображениями, получается все как всегда: самое страшное, что может произойти в реформе, – ее имитация.
К сожалению, в российском опыте внедрения Болонской системы было очень много имитаций. Например, была не устранена фактическая разница между бакалавриатом и специалитетом. Устранена только направленность обучения. Было чисто формальное разделение на двухуровневое образование, но магистратура во многих случаях была лишь прямым продолжением бакалавривата, что недопустимо. Это совершенно разные опции высшего образования.
Запутались и в аспирантуре. Нужна нам вторая докторская степень, или мы будем присваивать степень доктора тем, кто заканчивает докторские программы после магистратуры? Не нашли ответ.
Все эти вещи в России затушевывались, на них не хватало денег, на них не хватало знаний и много другого. Поэтому мы получили некий субпродукт из советской модели и новых введений. В результате произошло известное падение качества, которое сейчас взяли на вооружение противники Болонского процесса.
– Насколько это усложнит сотрудничество в международной образовательной среде? Будут ли к нам меньше приезжать иностранцы за образованием? Пострадает ли мобильность студентов?
– Это самая болезненная тенденция. Во-первых, мы еще не знаем, как этот процесс будет происходить. Совет Федерации будет обсуждать эту проблему. Во-вторых, уже многие эксперты говорят, что этот процесс займет несколько лет, переходный период будет долгим. В-третьих, мобильность изменится, это происходит уже сейчас: многие иностранные студенты покинули российские вузы, а российские студенты покинули европейские, американские и канадские вузы.
Интересен тот факт, что китайские студенты не покидают нас, потому что у них разработана своя модель двухуровневого образования. Она позволяет им сравнительно легко вживаться в академическую мобильность. Может быть, нам придется делать что-то подобное в будущем, посмотрим.
– На фоне конфликта между Россией и Западом стоит ли ожидать "поворота на Восток" и в сфере образования и науки? Будет ли усилен этот фронт?
– Да, безусловно. Другое дело – хорошо это или плохо, потому что Китай вложил колоссальные инвестиции в высшее образование, а китайская высшая школа совершила огромный скачок. В рамках 100 лучших университетов мира нет ни одного российского, но там есть уже три китайских. По количеству научных публикаций сейчас китайцы на первом месте в мире. Другое дело, что там две трети, так называемые, "мусорные публикации", но тем не менее. Они за короткое время сделали очень мощный рывок вперед. Интересно проследить эту прогрессию и, возможно, взять на вооружение технологии, но и конкуренция будет острой.
Надо сказать, что китайские университеты основаны не на традиционной модели конфуцианского образования. Они разрушили всю советскую систему во время культурной революции, а в ходе реформ [бывшего председателя Народного политического консультативного совета] Ден Сяопина американская модель окончательно возобладала. Сейчас ведущие китайские университеты – это новейший образец учебных заведений с великолепной системой кампусов, с исследовательскими институтами в рамках кампуса.
Китайцы в этом плане идут по общему глобальному пути. Очень осторожно, но в тоже время очень решительно, когда они видят прагматический выход. Для них очень важно быть конкурентно способными на рынке образовательных услуг. Они подходят к высшему образованию как к большому бизнесу, при этом сохраняя самобытность, не допускают вмешательство каких-то чужеродных моделей политического мышления и тому подобного. Это все четко в Китае соблюдается. Я думаю, что нам тоже в какой-то мере придется идти по этому пути.
Подчеркиваю, что придется, потому что до этого наша система была совершенно европоцентристской и ориентировалась на общие европейские ценности. А сейчас нам придется делать акцент на традиционализм, на исторические основания, на российскую специфику. Возможно, это не шаг назад, а шаг в сторону.
– Повлияют ли грядущие реформы на эффективность мягкой силы российского образования?
– В эпоху агрессивной атаки на Россию ее мягкая сила оказывается в чрезвычайно невыгодном положении. Что такое борьба против русского мира? Это и есть борьба против мягкой силы, а это не только музыка, литература, кино, театр, но еще и образование. И студенческие обмены, и научные между преподавателями и профессорами – это мощный инструмент влияния. Потому что в основе мягкой силы лежит не просто распространение идей, это продолжение реальной политики государства, продолжение международных отношений.
Цель – создать благоприятный климат для инвестиций, для идеологического, культурного, спортивного и других проникновений на чужой рынок или на чужую территорию при помощи создания лояльной политической, экономической, научной элиты. Соответственно, тут нас ждет очень большая трансформация, это безусловно.
– Как на ваш взгляд, будет развиваться российская система образования теперь?
– Тут, конечно, много проблем. Речь идет не только о выходе из Болонской системы. Выйти не трудно, можно порвать документы и закрыть дверь. А что делать дальше? Восстанавливать советский подход или делать свою национальную систему образования? Стоит отметить, что в каждой стране существует своя национальная модель образования: в Англии, в США и в других странах она есть. При этом они обладают некими общими чертами, которые свойственны глобальной системе образования.
Что такое наша отечественная система образования? Русская модель университета выросла из немецкого университета. А русская наука выросла из сочетания немецкой академии и французской академии, что тоже общеизвестно. В 20 веке была создана советская система образования – чрезвычайно технократическая. А самое главное, что в ее основе лежала плановая экономика, которая планировала сколько специалистов и куда ей нужно.
Если сейчас правительству нужно определенное количество инженеров и айтишников, это можно делать через профессиональные школы, не лишая студентов свободы выбора на первой ступени высшего образования. Это моя точка зрения. Все сейчас говорят о врачах и инженерах которых катастрофически не хватает, но никто не говорит о философах филологах и историках культурологах. У нас в гуманитарных науках как раз двухуровневая система может выглядеть естественно. Бывший министр образования РФ Ольга Васильева говорила, что в таких вузах как "Российский государственный гуманитарный университет" (РГГУ) в Москве можно оставить двухуровневую систему.
С уверенностью пока можно сказать лишь одно – вопросов еще больше, чем ответов. Надо будет ждать, чем это все закончится.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен