О ходе следствия
– Г-н Вышинский, расскажите, как вы поняли, что окажетесь на свободе?
– Было четыре раза, когда я думал, что на завтрашнем заседании меня могут освободить. Я собирал свой "баул" – утром брал вещи с собой, выезжал, но суд не состоялся, например, потому что в этот день вступали новые прокуроры, судьи задерживались в совещательной комнате, судья заболевал в день суда и многое другое. И я с этим "баулом" возвращался.
Мне открывали дверь камеры, я заходил, меня опять встречали мои соседи, которые уже знали из украинских новостей, что со мной произошло и что будет дальше. Я опять садился, раскладывал обратно вещи из "баула", ел оставленную мне порцию, пил чай и все.
Поэтому у меня не было такого момента, что я знал, что вот сегодня или завтра меня освободят. Для меня было привычным делом собираться и выезжать, а затем обратно раскладывать вещи.
– То судья заболеет, то новые прокуроры. Не создавалось ли у вас впечатление, что это было словно подстроено?
– Прокуроры, которые приходили на заседание, заявляли, что их назначили на это дело лишь три часа назад, и поэтому, по их словам, они чисто физически не могли принимать участие в процессе, потому что они не читали обвинительный акт. Они просили на это три-четыре дня. Судья смотрел на них квадратными глазами, давал на это время.
Я тогда говорил, что это гениальные люди! Материалы дела, которые они должны были знать, когда еще входили в суд, а не на досудебное следствие, занимают двадцать шесть основных томов плюс пять дополнительных томов в среднем по более чем триста страниц. Я лично за полтора месяца не все это осилил.
– То есть шло абсолютно сознательное затягивание дела?
– Да, и со стороны Генпрокуратуры это было просто очевидно. Экс-генпрокурор Юрий Луценко зубами скрипел и делал все, для того чтобы держать меня в тюрьме даже после того, как Конституционный суд Украины отменил обязательный арест для подозреваемых в госизмене до приговора.
Тогда из тюрьмы начали выходить люди под домашний арест, личное поручительство, а я как Винни Пух застрял в дверях. Все уже были на выходе, я тоже на выход собрался, но генпрокурор призывал делать все, чтобы я не вышел.
Поэтому я прекрасно понимал, что старая команда Порошенко прилагала все усилия для того, чтобы держать меня в тюрьме.
– А для вас было неожиданностью, что в конце августа Киевский апелляционный суд решил вас освободить из-под стражи под личное обязательство?
– Вечером 26 августа я узнал, что у меня состоится заседание апелляционного суда. В десять часов вечера пришел охранник, постучал в кормушку и сказал, что мне завтра на суд. Я удивился. А суд был в одиннадцать утра. Я в очередной раз собрал "баул" и на следующее утро поехал в суд, и потом меня освободили.
– Почему вы настаивали на том, что вы не собираетесь ни на кого обмениваться? Какая вам была разница, как выйти на свободу?
– Обмен в том виде, в каком мне предлагали участвовать с украинской стороны, был абсолютно невнятной и непонятной юридической процедурой. Ко мне приходили люди и предлагали подписать заявление на обмен. Я спрашивал: "А что дальше?". А мне в ответ говорили, что этот как-то само собой утрясется. А какие будут юридические последствия? Тогда я даже не был обвиняемым. Только подозреваемым. Естественно, в этой ситуации мне не был вынесен никакой приговор, потому что суда еще не было. Мне сказали, что это будет волевое решение президента, а затем все само собой разрешится. А зачем мне это надо было? У меня серьезное обвинение, и после этого под шум волны я улетаю, оставляю все эти обвинения здесь без возможности их опровергнуть в судебном порядке. Зачем мне это надо? Я на такие вещи не подписываюсь.
О заключении в тюрьме
– А как вам было в тюрьме? Пытали ли вас?
– В тюрьме никого не пытали, мне, по крайней мере, это неизвестно. Если что-то где-то как-то происходило, как правило, это всегда было на уровне райотдела полиции. То есть когда брали человека, и у него "с пылу с жару" попытались какие-то показания получить.
– На вас как-то пытались давить?
– Скажу так: меня не пытали. То есть не было ни дыбы, ни электрошокеров.
Я вообще не очень верю в то, что кого-то во время судебного следствия пытают. Это очень сложная история, потому что вы попадаете в камеру, у вас есть сокамерники, которые это видят, видят на вас следы, и в современном цифровом мире это может стать достоянием гласности по щелчку пальцев.
Поэтому кого-то пытать в тюрьме, на мой взгляд, себе же дороже. Особенно, если дело резонансное и за ним следит пресса. Да, есть различные способы психологического давления…
– И они оказывались?
– Я постарался максимально минимизировать обстоятельства, при помощи которых на меня могли бы давить. Я, например, сразу попросил свою мать уехать из страны. Сейчас она в Москве. С отцом попроще, он покрепче. Мама в разводе с отцом больше сорока лет, у него уже другая семья. Понятно, что я дорожу своим отцом, он очень много для меня сделал. Из моей семьи он остался один на Украине, он ко мне регулярно ездил. В 78 лет это не так просто. То есть со мной больше работали "пряником", чем "кнутом".
– А что предлагали?
– Мне сказали, что никакого оправдательного приговора не будет, и я получу минимум двенадцать, а так может и пятнадцать лет. Поэтому если у меня есть шансы, то условия простые: я должен буду сотрудничать со следствием, признаю вину, тогда меня президент помилует. Это мне гарантировали. Я сказал, что я на это не пойду.
– Был ли страх того, что вы там останетесь еще долго?
– Я этого не боялся, потому что я в это не очень верил. Я знал, что за меня борются, что эта история политическая.
Я вообще не очень верил, что меня будут судить, потому что я понимал, что им (следствию – прим. Baltnews) важно, чтобы я сидел в тюрьме. Они сразу заговорили об обмене. А я настаивал на суде. Но они сразу дали понять, что не будет оправдательного приговора, и, если покаюсь, будет помилование.
И в этот момент каждый человек начинает в такой ситуации прикидывать: получи либо по минимуму, либо по максимуму. И я тоже понимал, что, если получу двенадцать лет, мне будет шестьдесят четыре, и вроде бы не критично, а с другой стороны всего год до пенсии.
Об аресте и планах на будущее
– Могли бы вы в 2018 году предположить, что вас арестуют? Было ли предчувствие после всего того, что произошло на Майдане в 2014 году?
– Я, наверное, не очень прислушивался к своим предчувствиям. Хотя общая атмосфера вокруг была не самая благоприятная. Убили моего коллегу и близкого знакомого Олеся Бузину, арестовали Васю Муравицкого в Житомире, уехал мой коллега главный редактор Strana.ua Игорь Гужва. Это все люди, которые меня окружали и которых я знал.
Я не очень верил в то, что это произойдет с нами, потому что я, наверное, оказался в какой-то мере наивным человеком, потому что я было твердо уверен, что моя профессия меня защитит. То есть если я работаю профессионально, меня не в чем упрекнуть. Но оказалось, что даже если работать профессионально, то просто найдутся другие мотивы, по которым меня "закроют" и при этом даже вообще не будут думать про то, насколько серьезно нужно это все обосновывать в юридическом плане. Поэтому я не верил, что меня могут арестовать, но хотя понимал где-то в душе, что тучи сгущаются.
– Как вы себя ощущаете в новом образе? Считаете ли вы себя символом борца за свои принципы и честную журналистику?
– Я, конечно, точно не Нельсон Мандела. Я пока еще только вживаюсь в новую жизнь. Я в ту (тюремную – прим. Baltnews) жизнь вживался. Сейчас я привыкаю к новой жизни. Против меня по-прежнему есть дело. Я по-прежнему в статусе обвиняемого. Я понимаю, что разрушено дело, которому я посвятил четыре года, – редакции нет. Они не просто меня арестовали, они еще и сознательно уничтожили редакцию. И они по сути добились, чего хотели. И поэтому я не могу вернуться к своей прежней деятельности в качестве главного редактора РИА Новости Украина.
– Что же вы собираетесь делать?
– Работать как журналист, искать себе новое применение.
Я хочу и надеюсь, что смогу написать много о том, что я пережил, что я увидел, что я узнал.
– Вы имеете в виду книгу?
– Да, скорее всего, речь идет о книге. Я говорю так осторожно, потому что у меня пока нет опыта написания книги, хотя опыт написания текстов у меня достаточно большой. Это будет интересно не потому, что это будет рассказ про тюремную романтику, а потому, что это будет рассказ про Украину. Я готовлюсь к запуску телевизионного проекта про Украину – своеобразного тележурнала. Планы есть, их много…
– А вы хотели бы вернуться на Украину и снова жить там?
– Я должен принимать участие в судебном процессе. Это мое обязательство перед судом. В какой форме это будет, я не знаю, потому что я пока вижу, что общая атмосфера в стране точно далека от правовой.
– А как вы оцениваете роль руководства России в вашем освобождении?
– Я ее оцениваю как принципиальную, весомую и в какой-то момент решающую. Президент России в первые же дни моего ареста сделал публичные заявления о том, что арестован журналист за свою профессиональную деятельность.
Для меня это было очень весомо. Ведь на Украине меня сделали пропагандистом, подрывником и т. д. И это был первый политический лидер крупного масштаба, выступивший в мою защиту и назвавший мое дело сфабрикованным. Я за это благодарен президенту Путину, и большое спасибо всей "политической машине" Российской Федерации – МИДу, Сергею Лаврову, Марии Захаровой, Татьяне Москальковой, Дмитрию Козаку. У меня нет иллюзий по поводу того, что все само собой получилось, и я оказался на свободе.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен