Недавно в парламенте Эстонии состоялось голосование по внесенному оппозиционной Партией реформ законопроекту о переводе русских школ на эстонский язык обучения с 1 сентября 2020 года.
Как показали его итоги, законопроект реформистов благополучно провалился – свои голоса за него отдали лишь 32 депутата – в соответствии с партийной дисциплиной – все члены Партии реформ, против проголосовали 44, вообще не участвовали в голосовании 25 депутатов, воздержавшихся не было.
Инициатива реформистов не нашла поддержки среди представителей других парламентских фракций отнюдь не вследствие русофилии их членов, как может показаться на первый взгляд, а по причине того, что меры, предложенные реформистами в законопроекте, не обеспечивали, по мнению членов этих фракций, успешного усвоения русскими школьниками эстонского языка.
Как считают центристы, предлагаемые реформистами меры внесли бы лишь хаос в учебный процесс в русских школах, поскольку нет достаточного числа педагогов, способных преподавать свой предмет на эстонском языке, нет и соответствующих учебных пособий, и потому школьную систему в Эстонии следует оставить прежней, но при этом усилить в русских школах и детских садах обучение эстонскому языку.
К этому мнению близка и позиция социал-демократов, считающих, что предложенный реформистами законопроект вопреки декларированным в нем целям не приведет к созданию единой школьной системы с эстонским языком обучения и отнюдь не улучшит знание русскими школьниками государственного языка.
Историческая ретроспектива
В контексте всех этих парламентских дебатов вокруг эстонизации местного русского образования невольно вспоминается дореволюционный опыт, а именно попытка ввести русский язык обучения в школах Прибалтийских губерний в конце XIX века в целях преодоления обособленности Прибалтики и сближения ее с Россией. Русский язык в этом контексте рассматривался как средство интеграции прибалтийских губерний в общеимперское пространство.
На эстонском и латышском языках в то время велось преподавание лишь в сельских народных школах, где главным образом обучались эстонцы и латыши, а в гимназиях, городских и частных школах языком обучения был немецкий. Попадавшие же в эти школы эстонцы и латыши вынуждены были учиться на немецком языке, поэтому в правительственных кругах появились опасения, что прибалтийские немцы используют местную школу для их германизации. В связи с этим введение преподавания русского языка в Прибалтийских губерниях должно было противодействовать германизации эстонского и латышского населения.
Не вся местная училищная администрация была согласна с введением русского языка в качестве основного языка обучения в учебных заведениях Прибалтийских губерний, поскольку считала более целесообразным в педагогическом плане начальное образование на родном языке.
Однако это не помешало реализовать намеченное – начиная с 1887 года, серией законодательных мер в школах Прибалтийских губерний к 1893 году было введено обучение на русском языке. Исключение было сделано для Закона Божия, который следовало преподавать на родном языке учеников.
Все эти меры сразу же вызвали сопротивление местного населения – в особенности против них протестовало прибалтийско-немецкое дворянство. Не желая вести преподавание на русском языке в своих учебных заведениях, оно закрыло дворянские гимназии, в том числе известное Рыцарское Домское училище в Ревеле (Таллине) и отправляло свою молодежь учиться в Германию, а также в Москву и Санкт-Петербург, где действовали церковные школы с немецким языком обучения.
Прибалтийско-немецкое дворянство создало сеть "тайных" домашних школ, где преподавание велось на немецком языке, причем лифляндскому губернатору Пашкову так и не удалось их закрыть.
Не помогло даже его обращение в 1902 году к Николаю II с ходатайством о закрытии этих школ – на полях всеподданнейшего отчета Пашкова царь наложил резолюцию, что не видит ничего незаконного в деятельности "тайных" немецких школ. Существовали также "тайные" школы и с латышским, и с эстонским языками преподавания.
В целом введение обучения на русском языке в учебных заведениях Прибалтийских губерний ожидаемого результата не принесло – уровень знания государственного языка местным населением по-прежнему оставался низким. По признанию местной училищной администрации, меры по введению русского языка преподавания на практике не действовали, поскольку не было преподавательских кадров способных вести обучение на русском языке и в обход закона на уроках практиковалось употребление местных языков.
Вскоре правительству стало очевидно, что языковая реформа вызывает глубокое недовольство и раздражение со стороны местного населения и этим отнюдь не способствует сближению Прибалтики с Россией. Под влиянием революции 1905–1907 годов оно изменило свою политику в отношении прибалтийской школы и пошло на уступки местному населению.
Так, Комитет министров признал, что школу нельзя использовать в качестве "орудия искусственного проведения обрусительных начал", а как образовательное учреждение она должна отвечать потребностям местного населения. Исправить ситуацию он предлагал, обеспечив в школах "должное место" родному языку учащихся, то есть включить его в программу обучения как отдельный предмет и ввести в качестве языка преподавания, уделяя вместе с тем большое внимание изучению русского языка.
В итоге в 1906 году были приняты законы, позволившие создать в Прибалтийских губерниях частную школу с преподаванием на национальных языках и вновь открыть прибалтийско-немецкие дворянские гимназии с обучением на немецком языке.
Это устранило одну из серьезных причин недовольства правительственной политикой в крае и отчасти способствовало заметной в настроениях прибалтийских немцев, вернее остзейской молодежи, перемене в пользу Российской империи.
Вопреки расхожему мнению о том, что история никого ничему не учит, хотелось бы все-таки надеяться, что благоразумие и политическая мудрость, замешанная на историческом опыте, в итоге возобладают в умах тех, кто принимает решения. И таким образом вопрос о языке преподавания в русских школах Прибалтики в итоге будет навсегда снят с политической повестки местных парламентов.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.