Об экономическом развитии северо-востока Эстонии
– Г-н Култаев, как бы вы оценили социально-экономическое развитие уезда Ида-Вирумаа?
– Социально-экономическое развитие региона отстает от социально-экономического развития Эстонии в целом. Но это не проблема сегодняшнего дня. Она тянется с 1990-х годов, когда руководство Эстонии просто махнуло на Ида-Вирумаа рукой, по всей видимости, предполагая, что, если там живут русские, можно не обращать на него внимание. В результате у нас довольно серьезно пострадала промышленность и инфраструктура, потому что в нее не вкладывались деньги больше десятка лет.
Но за последние четыре-пять лет правительство очень резко зашевелилось и стало обращать внимание на Ида-Вирумаа, вкладывая сюда довольно большие средства.
– А с чем связаны эти изменения?
– Я думаю, что это связано с событиями на Украине. Уж больно это все прозрачно.
Но я сейчас не говорю об эффективности вложения этих денег. Часть из них разворовывается, часть – тратится, мягко говоря, не очень эффективно, например, на переобучение взрослых.
Конечно, самая большая проблема – это отсутствие преемственности власти, поскольку выборы проходят каждые четыре года, и невозможно строить планы на ближайшие тридцать лет и их как-то осуществлять.
Существует проблема с выполнением этих инвестиционных программ. То есть одно правительство решило вложить деньги, другое правительство заявляет, что нет, у нас меняются приоритеты. В результате глупых и недальновидных решений мы потеряли транзит и связанную с ним промышленность. Например, огромное количество фирм работало в системе энергетики. Они не занимались напрямую энергетикой, но они работали на нее – транспортные фирмы, обслуживающие компании и так далее. В результате нынешнего состояния энергетики у этих фирм просто нет работы, и они вынуждены закрываться.
– А как это отразилось, например, на вас?
– Я уже 28 лет работаю в сфере страхования, и, кстати, по моей работе можно проследить целые этапы в развитии эстонского государства. У меня было очень много клиентов, которые занимались сельским хозяйством. Они страховали свои комбайны, сеялки и так далее, это все бралось в лизинг. И вдруг в начале 2000-х годов у них у одного за другим начались банкротства. Я звонил своим клиентам, а они мне отвечали, что они закрылись, и им нечего страховать.
Потом наступил период падения, связанного с транзитом: [вспомним] известные заявления реформистов о том, что нам не нужен транзит. В результате все фирмы, которые этим занимались (у них было по 50-60 грузовых автомобилей), разорились. На сегодняшний день их практически не осталось. Конечно, есть те, кто работают и пытаются переориентироваться на другие рынки, но это сложно, поскольку рядом есть другие страны, которые совсем не заинтересованы в том, чтобы кого-то к себе пускать.
В результате мы потеряли транзит, промышленность, которую в Нарве, Кохтла-Ярве и Силламяэ долгие годы "убивали". Она "грохнулась" до такого уровня, что сейчас ее очень тяжело поднять. А если учесть, что высококлассные специалисты еще и разъехались, кого брать на работу?
Об образовании
– Получается, что политические решения повлияли на экономическое развитие Эстонии?
– Да, очень. У меня просто возникает вопрос: а где те патриоты Эстонии, заинтересованные в том, чтобы она развивалась?
И следующий вопрос – вопрос независимости. В условиях, когда мы Эстонию делегировали НАТО и Евросоюзу, у нас по сути нет независимости: нет эстонской кроны, банки не эстонские и так далее.
Сфера образования могла бы дать специалистов. Но когда человек оканчивает обучение, он уезжает в дальние страны, поскольку там выше уровень жизни. Получается, что чужие государства получают готовых специалистов, а мы, потратив деньги на их обучение, остались с носом. Они просто уехали, и гарантии в том, что они вернутся, нет никакой.
– А эта проблема относится только к русскоязычным жителям, или она общеэстонская?
– Нет, это вообще касается всей Эстонии. Я бы сказал, что в правительстве и в местных самоуправлениях мало людей, которые по-отечески, патриотично относились бы к своей земле и родине, где они живут, работают, где растут их дети. Они не связывают судьбу своих детей с местом, где они живут.
Где-то в верхах говорят, что надо бы вернуться к системе распределения после окончания учебных заведений, но она жестко связана с планом. Соответственно, государство должно планировать хотя бы на ближайшую перспективу, куда и в какую сферу потребуются специалисты.
О российско-эстонских отношениях
– Расскажите, пожалуйста, про Силламяэ. Какую роль этот город играет в экономике Эстонии?
– Исторически Силламяэ сложился как город в 1970–1980-е годы. Сюда приехало огромное количество специалистов очень высокого уровня, потому что здесь осуществлялось обогащение урана. За эти годы мы растеряли этих специалистов: большинство уехало, кто-то умер от старости, а притока новых специалистов нет. Тем не менее потенциал еще есть. Люди остались, хотя они, конечно, уже старшего возраста.
Силламяэ, находясь на международной трассе, обеспечивает связь между Ленинградской областью в России, Эстонией и Европой. Здесь и в Таллине есть порты. В полутора километрах от Силламяэ железная дорога. Эстония могла бы "кормиться" от одной Ленинградской области. Я уже не говорю про другую часть России.
Потенциал у Эстонии есть, это все можно было бы развивать, но смены "политических ветров", постоянные какие-то высказывания [мешают этому]. Бывает, политики ляпнут языком, а потом эти слова сказываются на всех отношениях в экономической сфере.
– Но недавно министр экономики и инфраструктуры Таави Аас посетил Петербургский международный экономический форум, где он встретился со своим российским коллегой. Они договорились о возобновлении транспортной комиссии. Ранее Россию посетила президент Эстонии. Не кажется ли вам, что сейчас намечаются некоторые подвижки в отношениях и восстановление связей?
– Я был бы очень рад, чтобы эти связи возобновились, и чтобы у эстонского правительства возникло понимание, что судьба государства зависит не от того, как громко ты плюнешь в сторону соседа, а от того, как ты наладишь с ними экономические отношения. Нельзя уподобляться зверьку, который постоянно гавкает и тявкает. Это несерьезно.
– А где Россия и Эстония могли бы взаимодействовать на приграничном уровне?
– На "низовом" уровне взаимодействие происходит. К нам сюда приезжают сотни тысяч туристов из России. Туристический бизнес мог бы развиваться, но в условиях, когда нет политического решения, связей и когда нет политической воли их наладить, получается, что они просто сюда приезжают. А они могли бы приезжать сюда с большими деньгами и вкладывать их, например, в производство, но это сейчас в каком-то зачаточном состоянии.
О партиях в Эстонии
– А есть ли в Эстонии политики и политические силы, у которых была бы воля это исправить?
– Я думаю, что они где-то есть, но почему-то, как только они появляются в правительстве, они сразу начинают петь в другую дуду. И это скорее вызывает конфронтацию, чем какие-то положительные волны. В основном это происходит даже не в русле мнения Европы, а в русле мнения США. Тогда возникает вопрос: у нас что, внешнее управление?
– Я так понимаю, речь идет о Центристской партии?
– Если бы только о них. Реформисты в этом смысле от них мало чем отличались.
– А что вы думаете о Консервативной народной партии Эстонии (EKRE)?
– Как бы плохо ни говорили про EKRE, я вижу в них некоторые положительные моменты. Мне не нравится их нацистский окрас, но у них есть очень трезвые мысли, и они очень патриотично настроены по отношению к Эстонии.
Понимаете, в чем дело. Я тут живу, работаю, я не собираюсь отсюда никуда уезжать. Я хочу строить здесь свою жизнь, мне нравится климат. Но, как говорили классики, бытие определяет сознание. В результате все экономические неурядицы накладывают отпечаток на населении, и оно голосует "ногами".
Еще раз повторю, что их любовь к нацизму очень сильно отталкивает. И, конечно, лидер партии может говорить в прессе, что это не так и они дистанцируются от этого, но я знаю, что большое количество людей на "низовом" уровне поддерживают нацистские проявления. Это неподобающе, некрасиво и плохо.
– А если это отбросить?
– А если отбросить, то EKRE – единственная партия в Эстонии, у которой есть патриотизм, и видно, что она защищает Эстонию и пытается огородить ее от тлетворного влияния "Большого дяди".
– А как вы оцениваете правящую коалицию?
– Плохо. Потому что, как говорится, коня и трепетную лань в одну телегу впрячь не можно. Да, я понимаю, что они (центристы – прим. Baltnews) хотели получить большинство в парламенте, чтобы войти в правительство и продолжать оказывать влияние и принимать решения. Но есть вещи принципиальные, и Раймонд Кальюлайд в этом смысле правильно поступил. Он просто вышел из Центристской партии, сказав, что он в союзе с нацистами не будет.
Я беспартийный, и мне проще об этом говорить. Если говорить о моих взглядах, они левые, а не правые.
О русских Эстонии
– Как вы думаете, ждет ли местных русских ассимиляция?
– На мой взгляд, ничего нельзя заставить делать насильно. Сопротивление тоже присутствует.
– А при нынешней коалиции?
– Не верю, что ситуация изменится. Они (правящие – прим. Baltnews), конечно, стремятся к ассимиляции. Я вижу, что русские школы переводят на эстонский язык обучения.
Назвать школы, где обучение проходит по системе 60/40 процентов, русскими уже нельзя, хотя по старинке мы их называем русскими. Например, у нас в Силламяэ две такие школы.
– А местные русские лояльны действующей власти?
– Лояльны. Об этом, по крайней мере, говорит то, что они здесь остались, здесь живут. Те, кто были нелояльны, уже давно уехали. Их здесь нет.
– Как они тогда относятся к России?
– Для кого-то это историческая родина, для кого-то – родина в широком понимании смысла. Я, например, родился и вырос в Эстонии, но Россия для меня это исторический, культурный багаж за плечами. Это огромный пласт, на котором строится моя идентичность. В Россию я приезжаю наездами.
Это родина моих предков. Мне интересна история, развитие государства. Но я не вправе оказывать влияние на политику в России, потому что это другое государство.
Мне очень жалко и обидно, что правительство Эстонии не хочет дружить с соседом.
– А вы не хотели бы, чтобы регион Ида-Вирумаа стал российским?
– Нет, у меня нет подобного желания. И у тех, с кем я общался, я не вижу подобного желания. Люди с удовольствием ездят в театры, музеи, посещают родственников [в России]. Но Эстония для них является домом. Они здесь живут, работают.
Другой вопрос, что напряжение политических отношений между двумя государствами, естественно, сказывается на их жизни. Хочется пнуть не политиков в соседнем государстве, а политиков в своей стране. Сейчас XXI век, а мы все что-то делим. Может, стоит перестать это делать?