Врач-реаниматолог Бруклинской центральной больницы Евгений Пинелис ведет в Facebook дневник о своей работе с больными коронавирусной инфекцией COVID-19 в одной из старейших больниц Нью-Йорка. Крупнейший город на протяжении нескольких месяцев является одним из очагов распространения коронавируса в Соединенных Штатах.
О том, как Нью-Йорк живет с вирусом сейчас
– Доктор Пинелис, как обстоят дела с коронавирусом в Нью-Йорке в настоящий момент?
– На основании ситуации в одной больнице, в которой я работаю постоянно, и двух, куда я хожу на дежурства, могу сказать, что ситуация успокаивается. Да, конечно, еще остаются какие-то пациенты, которые заболели в конце апреля, в начале мая, и еще не закончили свой курс лечения.
Но в целом новых пациентов не поступает уже пару недель как минимум, а с дыхательной недостаточностью именно из-за коронавируса не поступает уже прям совсем давно. Сейчас у нас реанимация заполнена пациентами без коронавируса. Да, бывают пациенты, у которых результат теста оказался положительным, но они поступили к нам совершенно по другой причине. Мы сейчас всех тестируем на входе в больницу.
– Можно ли сказать, что тяжелые времена остались позади?
– Я знаю людей, которые работают в большинстве больниц города, и новых случаев там тоже все меньше и меньше. Это наблюдается во всех районах города: и на Манхэттене, и в Бронксе, и Квинсе, и Бруклине. Но, понимаете, на вопрос, что будет дальше, ответить достаточно сложно. Все-таки не все население переболело, поэтому всегда есть вероятность повторных вспышек и второй волны, о которой сейчас говорят. Но именно в данный момент в Нью-Йорке все неплохо.
– Значит, ваш график работы стал спокойнее?
– Наш график во время эпидемии не менялся, поменялось лишь количество пациентов, которых нам пришлось вести, открылись новые реанимации. То есть у нас в больнице исчезла любая работа, кроме фактически безостановочной работы с коронавирусными пациентами.
До этого у нас был график, который позволял заниматься еще какими-то другими делами. Например, исследовательской работой или обучающей. Бруклинская больница обучающая: у нас есть ординаторы, студенты. Все это было поставлено на паузу. Вот сейчас мы наконец-то вернулись к тому, что было в прошлом. Мы читаем лекции, теперь у нас много обычных пациентов, к которым мы, скажем так, больше привыкли.
– Сколько в среднем длился курс выздоровления пациентов с коронавируом?
– Это очень индивидуально. Понимаете, есть пациенты, которые вообще его амбулаторно не замечают, есть пациенты, которые болеют такой противной простудой, – им плохо, у них кашель, температура, но потом все это проходит. А есть пациенты, как у нас в реанимации, которые неделями находятся с тяжелой дыхательной недостаточностью на ИВЛ (искусственная вентиляция легких – прим. Baltnews). Кто-то умирает.
В среднем по исследованиям у тех, кто умер, от диагноза до смерти проходило 16 дней. В общем вне вот этой группы, которую посчитали, мы видели самые разные случаи: и очень долгие курсы, и быстрые курсы выздоровления. В общем какой-то общей системы нет, у всех течение этого заболевания проходит индивидуально. Мы просто пока не знаем причин, что на это влияет.
– Что вас как врача удивляло в том, как протекала болезнь, вызванная коронавирусной инфекцией?
– В моей десятилетней практике не было случаев, когда бы мы столкнулись с болезнью, о которой мы вообще ничего не знаем. То есть она вот так появилась из ниоткуда, никаких протоколов лечения, все на основе очень-очень сомнительной информации.
Мы с самого начала эпидемии получаем информацию, которая потом либо не подтверждается, либо вообще оказывается ложной.
Сложно сказать, что удивило конкретно. В целом, эта не та болезнь, с которой мы раньше сталкивались. Она очень необычная, очень сложная. Мы видим всевозможные ее проявления, всевозможные осложнения, которые еще предстоит изучать и изучать.
К тому же у нас нет какого-то общего понимания всего механизма этого вируса, его последствий. Мы пока не можем сказать, что будет с этими пациентами в будущем. Несомненно, у тех, кто перенес это легко, особых последствий не видно. Но вот в отношении тех пациентов, которые болели тяжело, которые попадали в больницы с этой болезнью, нам еще предстоит узнать, чем все закончится – не будет ли у них каких-то хронических проблем со здоровьем.
Об отрицании вируса властями Нью-Йорка
– Какова была ваша реакция, когда к вам привезли первого пациента с коронавирусом? Вы были к этому готовы?
– Мы этого, несомненно, ожидали. Вообще город Нью-Йорк довольно долго находился в таком некотором состоянии, скажем так, блаженного отрицания. Вплоть до нашего мэра, который 5 или 7 марта выпустил твит, призывая всех пойти на выходные в кино, рекламируя какой-то фильм, что в общем-то странно для мэра. В этот же день я перевел в нашу реанимацию первую пациентку с коронавирусом в очень тяжелом состоянии.
Тогда у нас было время на то, чтобы отследить все ее контакты, у нас еще не было такого "завала". Мы отследили, и контактов оказалось огромное количество – больше 50 человек. Сперва же никто не заподозрил у нее эту болезнь: просто поступила пациентка с какой-то дыхательной недостаточностью, у нее было много других причин, по которым это было возможно. Именно поэтому до того, как у нее заподозрили коронавирус, с ней контактировало такое огромное количество людей. Тогда уже стало понятно, что нас примерно ждет дальше.
– Мог ли мэр не знать о существующей опасности, когда рекомендовал жителям поход в кино?
– Все предсказывали достаточно тяжелое развитие эпидемии именно в Нью-Йорке. Мы этого ожидали. У нас был такой кластер – городок Нью-Рошель, который находится в 20 км от Нью-Йорка. Там был эпизод, что называется, супер-распространения, как в некоторых регионах Италии, когда от одного человека в результате каких-то социальных контактов заразилось огромное число народа, и они дальше продолжили передвигаться по городу.
В общем этот кластер супер-распространения случился прямо около Нью-Йорка, и уже было понятно, что это двинется к нам. Первый диагностированный случай коронавируса в Нью-Йорке был выявлен 1 марта, а к концу месяца, например, в нашей больнице уже было заполнено несколько реанимационных отделений и вся больница практически только пациентами с COVID-19.
– Вам пришлось очень быстро адаптироваться к ситуации.
– Да, мы в общем-то хорошо справились с ситуацией. Когда пациенты поступали, нам приходилось открывать новые реанимации, приспосабливать новые отделения под это.
У руководства нашей больницы в отличие от руководства города все-таки был какой-то план. Мы отменили плановые процедуры, наметили какие-то отделения, из которых в случае необходимости можно сделать новые реанимации.
Это было тяжело, потому что реанимация – это не просто комната с койкой, там нужны и врачи, и медсестры, и оборудование, и лекарства, в общем, очень много всего. Но все это сработало, у нас получилось.
– С каким количеством пациентов на пике эпидемии вам приходилось иметь дело как врачу-реаниматологу?
– На самом пике у нас в больнице было 47 реанимационных пациентов с COVID-19. Но у нас здесь несколько сложнее система, чем просто один доктор-реаниматолог, а все остальные пациенты. У нас несколько реаниматологов, и мы приходим в разное время. То есть в каждой реанимации был свой реаниматолог большую часть дня, но потом на какую-то часть дня все закрывалось одним.
Вечером это работа скорее по приему новых пациентов и тушению "пожаров" при их возникновении у старых. Это не значит, что вечером нужно обходить всех 47 пациентов. Это больше работа с экстренными ситуациями, на которые нужно быстро реагировать, и плюс прием новых пациентов.
О демонизации использования ИВЛ
– Недавно в СМИ появились сообщения о том, что врачи из Нью-Йорка считают, что при использовании аппаратов для искусственной вентиляции легких умирают более 80% больных. Правда ли это?
– Это не так. На самом деле это сообщили не врачи из Нью-Йорка. Это заявили в статье, которую выпустили очень преждевременно. Там было сказано, что на вентиляции умерли 88% больных, но при этом посчитали только тех пациентов, которые умерли, и тех, кого выписали из больницы домой. Поэтому, грубо говоря, конечно, из 100 человек на вентиляции легких, из которых 88 умерли, а 12 выписались домой, получится такой результат.
Но если посчитать процент умерших на ИВЛ в тот момент от всех пациентов, то их было 25%. То есть это большая разница между 25% и 88%. И ни то, ни другое в итоге скорее всего не подтвердится, когда уже все окончательно подсчитают.
Большинство больниц отчиталось, и везде происходит примерно то же самое, что и в Канаде, и в Италии – на ИВЛ умирают 40–60% пациентов. Это при том состоянии, которое в тяжелых случаях вызывает коронавирус – острый респираторный дистресс-синдром. В целом это ожидаемая смертность.
Да, этот процент большой, но это очень-очень тяжелый синдром с дыхательной недостаточностью, при котором многие умирают. Но без искусственной вентиляции легких умерло бы 100% этих людей.
– Однако сейчас очень многие критикуют использование ИВЛ при лечении коронавируса.
– Мне кажется, за время эпидемии искусственную вентиляцию легких как процесс немного демонизировали. Мы не хотим переводить пациентов на ИВЛ, и мы не любим этого делать. Мы не делаем это, потому что у нас есть ИВЛ, и как же это круто – перевести на него пациента. Мы это делаем, потому что иначе пациенты умирают от удушья. Это очень неприятно для пациента, и смотреть на это тоже нелегко, поверьте.
Да, на ИВЛ умирают, и смертность достаточно высокая. К сожалению, у нас нет никакого лечения именно самого процесса, то есть за это время мы не нашли никакого лекарства, которое могло бы как-то поменять этот курс. То есть искусственная вентиляция легких – это просто поддерживающая терапия.
То, что мы стараемся делать с помощью ИВЛ, – это предоставить пациенту достаточное количество кислорода, избавиться от углекислого газа и предотвратить осложнения, включая и те осложнения, которые вызваны самим аппаратом. Опять же, ни для кого не будет новостью, что ИВЛ поражает легкие. Искусственная вентиляция легких противоестественна. Это просто ситуация отсутствия выбора.
О том, как врачи справлялись со стрессом
– Что помогло вам, врачам, которые каждый день имели дело с морально тяжелой работой, справляться со стрессом?
– Все работали, все знали, что от нас зависит в процессе этой эпидемии спасти хоть кого-то. В итоге, мне кажется, получилось спасти многих. Все по-разному реагировали, многие плакали.
Я видел людей, которые после смены снимали эти респираторы и были все в слезах. Это было очень тяжелое и неприятное время, и я знаю, что некоторые потом обращались за психологической помощью.
Кстати, огромное количество волонтеров бесплатно предоставляли психологическую помощь психологов и психиатров медперсоналу, который прошел через эпидемию. Мне лично писать помогало. Я практически не спал в это время из-за стресса и такого немного безумного состояния. В общем я писал, и это мне как-то давало возможность переключить мозг, как бы очиститься от всех этих эмоций.
– И ваши коронавирусные хроники стали довольно популярны на Facebook – на вас подписано уже более 40 тысяч человек.
– Я писал очень давно, и, когда мои посты в Facebook стали популярными, это было несколько неожиданно для меня, если честно. Потом мне предложили написать книгу, сейчас она уже в издательстве. Я никогда до этого не пробовал писать что-то больше, чем небольшой рассказ, а тут вдруг писать целую книгу, как-то ее компоновать. Но это было то, что помогло мне вне работы как-то отвлечься от всего происходящего.
О вакцине
– Сейчас все ждут вакцину, которая спасет мир от коронавируса. Как оцениваете шансы на ее появление?
– Я очень надеюсь на это. Поймите, в плане медицины я очень простой человек. Я не ученый. Я знаю физиологию, биологию, фармакологию и процессы, которые происходят в человеке, но я занимаюсь в общем-то таким ремеслом. Передо мной пациенты со своими проблемами, большинству из них нужна искусственная вентиляция легких, какая-то серьезная поддерживающая терапия – вот это я умею делать.
А вот глубокие анализы механизмов, на которые возможно применить вакцину, геномы вируса – это все вне моей компетенции. Но мне это очень интересно, я с удовольствием читаю огромное количество информации, которая сейчас выходит по этой теме.
Наверное, создание вакцины от коронавируса реально. Но не стоит и забывать о множестве инфекционных заболеваний, от которых вакцина в итоге так и не была найдена, или та, что была найдена, оказалась не слишком эффективной.
Сейчас работы по созданию вакцин ведутся в огромном количестве, и это очень здорово, но реалистично сказать, когда она будет, очень тяжело. Любое лекарство, прежде чем его можно выпустить в массы, должно пройти достаточно серьезную проверку.
Мой друг, который больше про это знает и действительно работает в этой сфере, считает, что должно пройти не меньше 12–16 месяцев. Впрочем, это цифры, которые называет большинство, – на исследование приличной вакцины нужен минимум год. Подождем. Многие с вакцинами начали работать еще в самом начале вспышки в Китае, соответственно, не так долго осталось до выхода хотя бы каких-то предварительных результатов.