Одним из эпизодов красного террора в Прибалтике стала попытка эстонских и латышских большевиков депортировать прибалтийско-немецкое дворянство в Сибирь. В конце января 1918 года около Гапсаля (сейчас Хаапсалу) были задержаны два германских офицера, у которых изъяли петиции с просьбой к немецким войскам оккупировать Эстляндию. Подписи под этими петициями собирали с ведома руководящих лиц прибалтийского дворянства. Это дало основание обвинить дворянство в подготовке "заговора баронов" и использовать против его "участников" такую суровую меру, как массовая депортация.
В ответ на раскрытый "заговор" и обнаруженную среди "баронов" "широкую шпионскую организацию" Исполнительный комитет Эстляндского совета рабочих и солдатских депутатов ввел во всех городах Эстонии осадное положение.
На этом основании все представители прибалтийско-немецкого дворянства мужского пола старше 17-ти лет и женского пола старше 20-ти лет, за исключением кормящих матерей и "дряхлых стариков", подлежали аресту и изоляции в концентрационных лагерях в качестве заложников, до тех пор пока "их контрреволюционная деятельность не будет обезврежена".
В ночь на 10 февраля по всей Эстляндии слышался стук ружейных прикладов в двери домов: среди прибалтийских немцев шли обыски и аресты. В Ревеле (ныне Таллин) основные события этой ночи происходили на Вышгороде, где проживала большая часть дворянства. Там большевики последовательно, от дома к дому, арестовывали их владельцев. В ходе обысков у представителей прибалтийско-немецкого дворянства изъяли разного рода ценности: старинное серебро, золотые ювелирные изделия, ценные бумаги, документы, наличные деньги, причем в некоторых домах, по свидетельству очевидца, хранились весьма крупные суммы. Конфисковывали вино, папиросы, сигары, белье и сапоги – по сути дела, шел откровенный грабеж.
В Дерпте (Тарту) около 200 прибалтийских немцев содержались под арестом в Северном лазарете Красного креста под охраной эстонского батальона. Значительная часть арестованных к дворянству не принадлежала, причем среди арестантов были больные старики, никогда не занимавшиеся политикой, студенты и даже школьники.
Среди арестованных была и профессор Маргарете фон Врангель. Ее обвинили в том, что у нее при обыске обнаружили "склад оружия" (в действительности эта была отцовская коллекция) и "компрометирующие" письма из Германии, которые она писала в 1904–1909 годах, будучи студенткой Тюбингенского и Лейпцигского университетов.
Вместе с другими арестованными женщинами ее вели по улицам Ревеля, делая при этом частые остановки, чтобы дать возможность матросам и солдатам проводить митинги. Женщины служили своего рода иллюстрацией к речам ораторов, которые указывали на них, как на "аристократок", веками угнетавших простой народ.
В конце концов арестованных женщин (приблизительно 200 человек) доставили к месту заключения – их разместили за пределами города в одном из цехов судостроительного завода с минным складом в подвале. По мысли революционных властей, это должно было предотвратить возможную попытку освобождения арестанток вооруженным путем. Там они провели под арестом около трех недель.
Чтобы не пасть духом, дамы по вечерам устраивали различные мероприятия, в том числе песенные представления, сама же баронесса Врангель прочла доклад о научных открытиях немецких ученых в области агрохимии, которой она занималась.
В то же время арестованные дворяне – около 400 мужчин – содержались в здании элеватора в ревельском порту, где они распределили между собой разного рода бытовые обязанности и поддерживали образцовую дисциплину.
Солидарность с арестованными дворянами проявили прибалтийско-немецкие жители Ревеля – они собрали матрацы, одеяла, подушки и прочие необходимые для заключенных вещи. Организацией их питания, в том числе закупками продовольствия и приготовлением пищи, занимался общественный Комитет помощи. Для этого использовалась благотворительная кухня, открытая осенью 1917 года и обеспечивавшая питанием обедневших и неимущих прибалтийских немцев.
Во многих домах варили суп и пекли хлеб, школьники несли их на сборные пункты, где делали бутерброды и готовили еду для заключенных. Приготовленную еду опять же школьники – мальчики и девочки – несли и везли на санях оттуда в места, где находились арестованные дворяне, – в элеватор и минный склад.
Содержание под арестом для мужчин прибалтийско-немецких дворян закончилось 21 февраля высылкой в Енисейскую губернию. Туда их отправили с железнодорожной станции у завода Двигатель в теплушках, на которых красовалась надпись "бароны". По некоторым данным, февральской депортации 1918 года подверглись свыше 500 представителей дворянства из Эстляндии и Лифляндии, причем не обошлось без жертв – по дороге умерли фон Баранов, фон Насакин и барон Гюне.
Трагически сложилась судьба высланных другим поездом из Везенберга (Раквере) прибалтийско-немецких дворян Штакельберга, фон Шуберта, Блезе, а также начальника станции Тапа и семерых везенбергских жителей. Их вывели из вагона на одной из остановок еще на территории Эстляндии и расстреляли без суда и следствия.
Депортированных из Ревеля прибалтийских немцев везли до места высылки – города Красноярска – 16 дней. Все это время конвой, за редким исключением, не скрывал своей ненависти к ним, что немало осложняло и без того тяжелые условия транспортировки.
Поездка проходила в холоде, без света, воды и достаточной вентиляции, при большой скученности заключенных. Из-за того, что было мало места, они могли спать лишь по очереди, меняясь каждые два часа. Кормили их хлебом (100 гр. в день) и дважды в день давали воду для чая. Остальное продовольствие должны были закупать старосты заключенных на станциях. Однако из-за воровства охраны на всех еды не хватало.
Охрана беззастенчиво обирала заключенных: все найденные у них во время обыска ценные бумаги, золото, деньги, золотые часы, серебряные портмоне, ювелирные украшения у них конфисковывались. Зашитые в одежду деньги конвой также обнаружил и отобрал. Под предлогом помощи семьям казненных в Эстляндии и Лифляндии красноармейцев у заключенных забрали сапоги, рубашки, меховые вещи, белье.
По прибытии в Красноярск 10 марта 1918 года заключенных поместили в губернскую тюрьму – "красноярскую Бастилию", по образному выражению журналиста и политика Зерафима, от 10 до 28 человек в одну камеру.
Арестантам разрешались прогулки по тюремному двору, и во время них никто не препятствовал их общению между собой. В камерах не запрещалось читать книги, как привезенные с собой немецкие, так и русские из тюремной библиотеки, которой руководил "радушный батюшка".
Кроме того, арестанты выступали перед сокамерниками с "докладами" на разные темы: о путешествиях в Пекин, в Италию и на Кавказ, об охоте на слонов и львов в Британской Восточной Африке, о Восточно-Прусской операции в начале Первой мировой войны и других сюжетах. При этом докладчику из одной камеры разрешалось читать доклад и для заключенных в другой камере и наоборот, таким образом происходил "обмен" докладчиками.
Тюремная охрана, по свидетельству Зерафима, относилась к заключенным несравнимо лучше, чем конвоировавшие их до Красноярска эстонцы. Охранявший тюрьму персонал был более дружелюбным и внимательным и не допускал ничего, что могло бы еще более ухудшить и без того тяжелое положение арестантов. Это Зерафим объяснял свойственным русскому человеку "добродушием". В целом условия заключения в красноярской тюрьме были более мягкими по сравнению с теми, в которых арестанты содержались в Ревеле.
Между тем 25 февраля 1918 года немецкие войска вступили в Ревель, и 3 марта был заключен Брестский мирный договор, предусматривавший среди прочего "немедленное" освобождение всех арестованных и высланных в Россию жителей Эстляндии и Лифляндии.
Прибалтийских немцев – заключенных красноярской тюрьмы – отправили 29 марта 1918 года как "арестованных заложников" по железной дороге под охраной красногвардейцев в Москву, а ранним утром 21 апреля их торжественно встречали на ревельском вокзале.
Как вспоминали очевидцы, перед вокзалом стояли немецкие военные, а на соседней башне Длинный Герман реял немецкий черно-бело-красный имперский флаг. На платформе собрались дамы с букетами весенних цветов. Двери подошедшего поезда открылись, и под музыку немецкого военного оркестра возвращавшиеся из ссылки выходили на перрон. Перед входом в здание вокзала руководитель немецкой оккупационной администрации генерал фон Зекендорф лично приветствовал каждого из них. Затем на привокзальной площади состоялся благодарственный молебен.
Прибалтийские немцы хранили память о депортации в 1918 году и о последующем возвращении в Прибалтику. Их годовщину отмечали в 1928 году, 1933 году и в 1938 году. Эта депортация, среди прочих событий красного террора в Прибалтике 1918–1919 годов, четко закрепила в сознании прибалтийских немцев восприятие "большевизма" как угрозы самому их существованию. Наряду с другими причинами, она во многом подготовила почву для распространения в 1920–30-х годах национал-социализма среди части прибалтийских немцев.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.